Секретные материалы

файл №214 ДЛАНЬ НАКАЗУЮЩАЯ

Родительско-учительский комитет Средней

школы Кроули

Милфорд-Хэйвен, Нью-Гемпшир

23 сентября, 19.42

Скучно.

Трое мужчин и женщина сидели по сторонам стола, просторного, как бейсбольное поле. Элек­трический свет, натужно претендуя на способ­ность создавать уют, окатывал лица, и плечи, и пустынную столешницу с одиноко торчащей, по­среди мертвой свечой в тяжелом подсвечнике;

по низу стен грязными сугробами стыла мгла. Неторопливо клацали из сумрака старинные часы, каждой превращенной в звук секундой равно­мерно и прямолинейно издеваясь над дерганым ритмом изломанного века. Скучно.

— Ну, что? Все — за?

— Да, — ответил за всех учитель химии, маленький лысый Пол Витарис.

Да, подумал он. Да. Будь все проклято, да. Всегда — да. Разумеется — за. Куда и зачем провалилось благословенное, вихрем взвившееся время, когда все и всегда были против? Марш на Капитолий; братание с «Черными пантерами»;

бравурное сожжение повесток, со стопроцентно американским электромеханическим радушием приглашающих повидать мир во вьетнамских джунглях; и гитары, гитары, гитары. Мы хотели перемен. Мы ждали перемен. Каждой клеточ­кой кожи, каждой капелькой крови… каждым толчком сердца и каждым биением вен. И, пе­реплетая руки, ряд за рядом упоенно раскачива­лись на многотысячных митингах, растворяясь во всемогущей громаде, которой подвластно бу­дущее; сотрясая мир простой мелодией: уи шэлл оверка-ам, уи шэлл оверка-ам са-а-амдэй… Вот тебе твой оверкам.

Оверкиль. Вся жизнь — оверкиль.

Зачем жить, зачем вообще мучиться и слой за слоем терять кожу и плоть в нескончаемо дре­безжащей соковыжималке бытия, если мне ни­когда, хоть из кожи вылези вон, никогда не ку­пить яхту?

Хотя бы такую, как Джонсы в восемьдесят седьмом…

Что есть, то и пребудет рке во веки веков, до конца. А чего не было, — тою уже никогда не будет. Все исчислено, Валтасар, все взвешено. И все разделено.

— Теперь так. Это весьма существенно. Я попрошу вас это себе отметить и довести до све­дения остальных. Начиная с понедельника бего­вая дорожка на школьном стадионе будет зак­рываться в восемь тридцать вечера, а не в десять, как прежде.

Все еще красивая, импозантная Дебора Бра­ун, заботливая и требовательная мать одной из лучших учениц выпускного класса, кивнула с по­нимающим видом.

— Осень, — произнесла она сожалеюще и чуть брезгливо.

Скучно.

Скоро настанет ночь. Муж, сопя и глупо хи­хикая, снова навалится слева. Всегда, из года в год — слева. Правая рука — ей под плечо, левой за ягодицу или за грудь; и — сверху, слева. Хоро­шо хоть, что коротко. И дергаясь, хрюкая, кон­чая, обязательно скажет: сладкая ты моя уточка.

А ей немедленно мерещилась — из года в год мерещилась, из года в год — настоящая жареная утка, жирная, с хрустящей аппетитной корочкой, с белым мясом, тающим на зубах… и сладкая, как патока! Джизус, как она ухитря­лась из года в год, из вечера в вечер сдерживать судороги рвоты, вызываемые отчетливым вку­сом сладкой жирной утки, вспыхивавшим во рту всякий раз, когда этот похотливый и не­мощный козел кончал! Ее за этот нескончаемый героизм Пурпурным Сердцем наградить пора

бы! И после смерти похоронить на Арлингтонс­ком кладбище! Из года в год… Сколько раз она ему говорила, умоляла, заклинала звать ее как-то иначе, или хотя бы молчать, если мозгов не хва­тает придумать что-то поаппетитнее; сколько раз он клятвенно обещал ей… но — все забывал, тупила, глухарь, когда из него брызгало. И толь­ко опять: уточка ты моя сладенькая! Джизус… Ей давным-давно уже хотелось сунуть под по­душку, скажем, ножницы и, когда муж снова навалится слева, следуя примеру невзрачной жен­щины из захолустья, в одночасье ставшей извес­тной всему свету героиней борьбы за женские права, отчекрыжить козлу все под корень. Но не хватало духу, — и она ненавидела себя за слабость. Духу хватало лишь мыть кости мужь­ям в разговорах с подругами — в супермаркете, в парикмахерской, у массажиста; и, послушав подруг, она убеждалась, что малодушна не она одна, что, если бы духу хватило у всех, кто жаж­дет, — половина мужчин главной страны мира запела бы сладким тенором.

От такой жизни можно осатанеть, подумала она — и усмехнулась про себя, неожиданно осоз­нав, какая получилась игра Можно. Что я и сделала.

— У кого есть какие-то вопросы? Проблемы? Прежде чем мы закруглимся, можно обсудить.

— Да, — сказал учитель литературы, долго­вязый Пит Калгани. — Да. Есть проблемы.

Есть, есть, есть проблемы. Например: почему сквозь белоснежный лист чистой бумаги пере­стали просвечивать иные миры? Почему его чре­ватая вселенской бесконечностью чистота сдела­лась не более чем бессодержательной белизной, на которой просто-напросто ничего не написа­но? Почему мне уже не хочется на ней что-то написать?

Есть проблемы. Почему божественное «у ва­шей двери шалаш я сплел бы, чтобы из него взы­вать к возлюбленной» теперь представляется выс-пренной сентиментальной галиматьей, в которой нет ничего от реальной жизни? А почему и когда сделалось заболтанной и претенциозной чушью то, от чего когда-то священный трепет пробегал по коже и по душе: «Всё королева Маб. Она пере­секает по ночам мозг любящих, которым снится нежность, горбы вельмож, которым снится двор, усы судей, которым снятся взятки, и губы дев, которым снится страсть»? Почему все более и более естественными, подчас даже вполне осмыс­ленными, кажутся вопросы учеников, никто из которых ни разу не спросил о замысле автора, о стиле, о композиции… «А правда, что Шекспир был педиком и смуглая леди сонетов— это на самом деле граф Чичестер… Рочестер… ну… прав­да?» «Мистер Калгани, скажите честно: Марк Твен всю жизнь клеветал на американский образ жизни и американскую мечту потому, что был евреем?» «Достоевский и Солженицын стреля-

лись на Блэк-Ривер действительно из-за этой тел­ки, Натальи Как-Ее-Там или старого эпилептика просто-напросто нанял Кэй-Джи-Би, пообещав снабжать его нашим новейшим лекарством?»

А попробуй ответь как-нибудь не так, усмех­нись, дай хоть на миг понять, насколько тебя коробит от этаких познаний,— балбесы назавтра же с искренним негодованием настучат в совет попечителей, и полгода будешь потом отмазы­ваться, пресмыкаться и извиняться за неуважи­тельное отношение к полноправным учащимся гражданам…

Всё королева Маб…

Или, как написал кто-то из удручающе одно­образных великих русских— еще до президент­ства Вудро Вильсона, кажется: «Скучно на этом свете, господа!»

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29

Tags: длань